на то, чтобы отнести военные действия как можно дальше от американской территории. Размещение опорных баз (помимо Западной Европы) шло на всей акватории Тихого океана (от Новой Зеландии через Филиппины к Аляске и Алеутским островам), в Арктике (Ньюфаундленд и Исландия), Восточной Атлантике (Азорские острова), Карибском бассейне и зоне Панамского канала. Но для оправдания такой глобальной стратегии, обеспечения ей общественной поддержки не хватало одного — врага. К весне — лету 1945 года эта роль все чаще стала отдаваться Советскому Союзу, хотя бы потому, что только он располагал набором характеристик, приписываемых глобальному конкуренту: положением в центре Евразии, военной мощью, неприемлемыми для США идеологией и общественным строем.

Не отставала Великобритания. В мае 1945 года Черчилль дал поручение военным подготовить предложения о том, как остановить русских в Европе. Появился план: англо-американским войскам совместно с неразоруженными немецкими частями примерно 20 июля атаковать Советскую армию в Европе. Этот план Черчилль направил в Вашингтон, где его сочли неприемлемым[786]. Воевать с могучей и крайне популярной в тот момент на Западе армией-освободительницей в союзе с гитлеровскими солдатами выглядело тогда безумием как с военной, так и политической точек зрения. Сведения об английском плане дошли до Сталина. Это объясняет и резкое ухудшение его отношений с Черчиллем, и многочисленные советские запросы о том, почему немецкие войска в тылах союзных армий не переведены на положение военнопленных.

Если немедленная война невозможна, высказывал Черчилль свою точку зрения Трумэну, «сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои армии или уйдем в свои зоны оккупации»[787]. Президент отправил в Москву Гопкинса. Сталин и Молотов, настроенные на продолжение партнерства, встретились с ним за две недели шесть раз. Гопкинс дал понять, что ситуация очень серьезная. Если нынешние тенденции продолжатся, «вся структура международного сотрудничества и взаимоотношений с Советским Союзом, которую президент Рузвельт и маршал с таким трудом создавали, будет разрушена». В центре — польский вопрос. Гопкинс говорил также о создании Контрольного совета для Германии, о войне на Тихом океане и будущем взаимоотношении двух стран в Китае.

Со своей стороны Сталин назвал проблемы, вызывавшие недовольство Москвы: приглашение на конференцию Объединенных Наций Аргентины; состав репарационной комиссии, куда США и Англия пытались включить сдавшуюся Францию на равных основаниях с Советским Союзом; отношение к польскому вопросу; распределение германского военного и торгового флота, на треть которого рассчитывал СССР. Кроме того, с 11 мая прекратились поставки по ленд-лизу. Даже суда, находившиеся на пути в СССР, повернули назад. Молить о возобновлении поставок в Москве сочли ниже своего достоинства. Молотов просил Громыко угомонить председателя Амторга, который пытался протестовать: «Скажите т. Еремину, чтобы он не клянчил перед американскими властями насчет поставок и не высовывался вперед со своими жалкими протестами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них»[788].

Взаимопонимание нашли в отношении политики оккупации Германии. Сталин назначил советским представителем в Контрольном совете маршала Жукова. И пригласил генерала Эйзенхауэра посетить Москву. 5 июня в Потсдаме прошло первое заседание Контрольного совета в Германии. Поскольку Берлин становился местом его работы, воинские части западных держав допускались в соответствующие секторы немецкой столицы.

На последней встрече 6 июня Гопкинс поставил вопрос о процедуре голосования в Совете Безопасности ООН. Американцы уже были согласны, чтобы в отношении окончательных решений действовал принцип единогласия, но не касался вопросов повестки. Сталин разыграл небольшой спектакль, который описал Чарлз Болен: «После того как Гопкинс, которому умело помогал Гарриман, представил нашу позицию, Сталин повернулся к Молотову и грозно произнес: “Как это понимать, Молотов?” Молотов ответил, что начало обсуждений имеет такое же правовое значение, что и их завершение. Сталин выслушал и сказал: “Молотов, это ерунда”. И затем сказал Гопкинсу, что его интерпретация ялтинского соглашения была правильной». После этого, как сочли американцы, принятию Устава ООН уже ничего не мешало[789]. Он будет принят 26 июля. Встречу «Большой тройки» было решено провести в Берлине в ближайшем будущем.

Сталин был настолько удовлетворен итогами переговоров, что на заключительном приеме, где Молотов, как обычно, выступал в роли тамады, решил подарить Гарриману двух породистых скакунов, зная о пристрастии посла к верховой езде (он даже был членом сборной США по поло). 12 июня комиссия Молотова, Гарримана и Керра согласовала принципы формирования польского правительства. В Москву прибыли представители от Варшавского правительства, от внутренней оппозиции и из Лондона, и 28 июня временный президент Берут объявил Временное правительство национального единства, в котором пост премьера сохранил Осубка-Моравский, а первым вице-премьером стал Миколайчик. Теперь не было препятствий ни для признания Польши со стороны США и Англии, ни для предоставления ей места в ООН[790].

Параллельно решалась судьба Закарпатья. 29 июня Молотов подписал с Ферлингером договор о присоединении к СССР Закарпатской Украины, заявив при этом:

— В течение тысячелетия закарпатско-украинский народ был оторван от своей матери-родины — Украины. Еще в конце IX века он подпал под власть венгров. Венгерские помещики и капиталисты, а затем и немцы создали для него режим бесправия, угнетения и колониальной эксплуатации. Однако, несмотря ни на что, народ Закарпатской Украины по своим этнографическим признакам, по языку, быту, по своим историческим судьбам был и остается частью украинского народа. Президент и правительство Чехословацкой Республики пошли навстречу единодушному желанию народа Закарпатской Украины[791].

Дипломатических успехов ожидали и на южных рубежах. В мае 1945 года Анкара предложила заключить союзный договор, в котором гарантировала бы в случае войны свободный проход советских сухопутных и военно-морских сил через турецкую территорию. Эта уступка вызвала в Кремле очевидный соблазн дожать Турцию. 7 июня 1945 года Молотов встретился с послом Селимом Сарпером и по настоянию Сталина отверг предложенный договор. Вместо этого вице-премьер выставил двойное требование: о пересмотре советско-турецкого договора, которым СССР «был обижен в территориальном вопросе», что предполагало возвращение Карса и Ардагана; и о «совместной обороне» Босфора и Дарданелл[792]. Анкара ответила отказом.

Но вскоре на первый план вышли проблемы Дальнего Востока. В ночь на 27 июня Сталин собрал членов Политбюро и военачальников для обсуждения плана военной кампании против Японии. Наибольшие разногласия вызвал предлагавшийся Мерецковым и Хрущевым план высадки советских войск на севере острова Хоккайдо. Молотов был категорически против, уверяя, что американцы воспримут это как прямое нарушение ялтинских соглашений[793]. В тот момент, чувствуя угрозу, Япония предприняла зондаж советских намерений. 29 июня Молотова посетил Сато и сделал все, чтобы притупить бдительность посла, подчеркнув, что